Человеколюбие Божие — беспредельно

Борющиеся будут спасены

Нет неправды у Бога. Бог не ос­тавит неисполненным того, что Он предоставил исполнить Себе, когда исполним то, что мы обязаны исполнить.

Прп. Макарий Великий

Если понятно, что исповедь - не разговор со священни­ком, а приход к Богу, то и самим исповедником она долж­на восприниматься не как возможность получить совет и утешение у священника, даже очень хорошего и мудрого, а как возможность прийти прежде всего ко Христу и как его собственный духовный труд. Как говорят святые отцы, Бог спасает нас, но не без нас.

Очевидно, что Таинство покаяния может совершаться по-разному в зависимости от обстоятельств жизни человека. Человек может каяться перед священником, у которого есть епитрахиль и есть требник, но Таинство может совершаться и вне храма (как это было во время гонений), и без епитрахи­ли, и без креста и Евангелия. Для самого Таинства покаяния нужно только покаяние, и больше ничего. Даже если все при­сутствует - и грешник, и священник, и епитрахиль, и храм, и требник, и крест, и Евангелие, - и прочтены все молитвы, и на голову грешника накинута епитрахиль, и сказано «про­щаю и разрешаю», Таинство может не произойти.

А как же происходит Таинство покаяния? Как мы уже говорили, это одно из самых таинственных Таинств. Все в нем неизреченно, неописуемо и неизъяснимо, и есть только определенная форма, которая дает нам возможность осознанного участия в нем. Потому что если мы не можем описать, как Господь словом мир сотворил, то и как Господь новотворит человека тоже описать невозможно.

Часто человек находит для себя компромиссный вари­ант покаяния, как раз тот, который можно описать словесно, который можно сформулировать, как Таинство, пригодное для учебника покаяния по вопросно-ответной системе. Каю­щийся приходит на исповедь и перечисляет свои грехи, свя­щенник ему отпускает эти грехи, и человек от своих грехов освобождается. В таком случае Таинство исповеди становится ординарным событием, происходящим у людей время от вре­мени в течение определенных периодов жизни. Наступает пост, человек идет на исповедь, причащается святых Христовых Тайн... Пост проходит, человек живет дальше до следующего поста, до следующего Причастия, до следующего покаяния. К величайшему сожалению, сейчас Таинство покаяния сущест­вует в сознании многих людей как отдельная треба, которая со­вершается многократно, когда они испытывают в ней нужду.

Сделав для себя исповедь «Таинством многоразового использования», наше сознание и живет от исповеди до ис­поведи. Если мы не научились осознавать и выстраивать свою жизнь, как единый непрерывный путь к Богу, она ста­новится прерывистой, случайной, когда человек не живет покаянием, а лишь иногда приходит на исповедь и кается. Но нельзя отделить Таинство покаяния от самого пути по­каяния. Где совершается Таинство покаяния? Когда? На ка­ком этапе исповедь становится движущей силой?

Для человека, который живет покаянием, исповедь каж­дый раз совершается по-новому, не так, как совершалась прежде. Это не всегда осознается, но это так. И каждый раз она требует особенного, личного подвига. Не только помощи Божией, но и человеческого подвига и человеческой реши­мости в борьбе со грехом.

С одной стороны, мы знаем, что Бог обладает всеведением, Ему открыта судьба человека еще до его рождения, существо человеческое от Бога не утаено. Но, с другой стороны, чело­веку дана свободная воля, человек сам собой распоряжается, и Господь никаким образом не может потревожить свободу человека. Такие образы Он Сам дает нам в Своем воплощении. Он рождается, как Младенец, Которого Матерь Божия пелена­ет пеленами, связывает по рукам и ногам. Он приходит в мир Богом, и с самого начала связан в своих действиях, не свободен, если хотите. Слово, может быть, не совсем соответствующее природе Божества, но оно еще раз потом определяется, когда мы видим Христа, сидящего у Пилата в темнице, связанно­го по рукам и ногам, несвободного, заключенного людьми. Мы знаем, что Бог совершенно свободен, Он так и говорит Петру, который пытается Его защищать от стражников в Гефсиманском саду: Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? (Мф. 26,53). У Него есть свобода защищаться, но Он связывает Себя Собственной волей, чтобы человеческая свобода торжествовала даже таким образом.

Поэтому если каждый человек и предопределен ко спа­сению, это не значит, что каждый будет спасен. Промысл Божий о каждом человеке в том, чтобы он осуществил свое изначальное сыновство в Боге. Но осуществить его дано только тем, кто употребляет для этого свою свободную волю, желает отечества в Боге и своего усыновления. А те, кто отвергает его, вместе с этим отвергают и спасение.

Человеколюбие Божие — беспредельно

Имеет меру злоба ваша, но врачевство против нее не име­ет меры. Порок человеческий имеет предел, а человеколюбие Божие - беспредельно.

Св. Иоанн Златоуст

Порой для многих неверующих людей грань между тем, что хорошо и что плохо, более определена, чем для неко­торых христиан, запутавшихся в ложных, поверхностных представлениях о духовной жизни. «Что бы мы ни сдела­ли, все плохо, все недостойно», - часто говорят верующие, не понимая, что этими словами они обесценивают всю чело­веческую жизнь. Неверующие же обычно оценивают все со­измеримо своей совести: добрый поступок - это добрый поступок, а плохой поступок - плохой; прожив обычную жизнь, не нарушая норм, установленных обществом, они привыкли считать себя порядочными, хорошими и нор­мальными людьми.

Приходящие в Церковь новоначальные, конечно, многое оценивают совершенно иначе, чем это оценивает Церковь. Впервые подходя к исповеди, они берут в руки книги, со­зданные именно для того, чтобы помочь им в подготовке к этому Таинству; но на самом деле встречаются с серьез­ными проблемами, потому что далеко не всегда такие книги приносят пользу. Есть среди них очень хорошие. Лучшая, а может быть, единственная - «Опыт построения исповеди» архимандрита Иоанна Крестьянкина, хотя и она для ново­начальных слишком сурова.

Но в основном в книгах об исповеди человеческая жизнь преподается как сплошной грех, который никак и ни в чем не имеет оправдания. Новообращенный человек, взяв в руки книгу, написанную о грехе и об исповеди формально, приходит в замешательство, когда видит список грехов, в которых, оказывается, надо каяться, а он их как грех еще для себя не осознает. Имея плоды нормальной хорошей че­ловеческой жизни - дети, семья, работа, что-то вокруг себя создал: дом построил, огород вскопал, - человек не может понять, почему добрые дела, которые он совершал, на са­мом деле добрыми делами не являются. Из подобных книг он узнает, что жил невенчанным, что его любовь оказыва­ется сплошным не доступным пониманию грехом, детей не крестил, добрые поступки, которые совершал для других людей, в своей основе имеют мелкое тщеславие... То есть все, что бы он ни сделал, оказывается подсудно - человек уничтожен, его нет, спасать некого.

В некоторых книгах подобное перечисление грехов доходит до абсурда. Мне приходилось видеть книгу, на­писанную петербургским священником, которая назы­валась «Исповедайтеся Господеви». В ней подробно пере­числяются всевозможные извращения, называются такие грехи, которые непристойно даже произносить. Для кого это написано? Что же это за христиане, если у них такие грехи? Они и христианами-то называться не могут. Час­то в списках грехов не делается разницы между строгой аскезой и образом жизни недавно обращенного человека, хотя многое очевидно недопустимое, скажем, для монаха (например, пригласить девушку на вальс) вполне может себе позволить верующий мирянин.

Появляются наставления неизвестно откуда взявшихся «старцев», которые тоже учат, как надо правильно каяться. И если эту книжечку внимательно прочтешь, то обязатель­но дойдешь до какого-нибудь психического расстройства. Там все грехи названы в женском роде, «я делала то-то и то-то...», культивируя отношение к женщине, как к рабскому существу, готовому все принять за чистую монету и под­чиниться любой несуразице. Ясно, что такие вещи могут только поработить человеческое сознание, как это делается в тоталитарных сектах.

Подобные книги представляют человека, как сгусток зла, который не может рассчитывать на прощение. Уничто­жая любую возможность осознать себя, как богоподобную личность, они ввергают его в ложное духовное состояние, не дают возможности на что-то опереться и осмыслить свою жизнь в категориях нравственности, совести, своего изна­чального стремления к добру и справедливости. Это не вы­зывает ничего, кроме отчаяния, опустошения и протеста. Человек приходит на исповедь раздавленный, уничтожен­ный, не имея никакого основания для веры в то, что Бог может его простить.

В самой структуре таких книг, в отношении к человеку, как к преступнику, есть что-то инквизиторское. Поэтому надо быть очень осторожным, беря в руки подобного рода труды, иначе можно впасть в отчаяние и вообще отойти от Церкви. Конечно, встречаются книги более или менее хорошо напи­санные, но даже книга святителя Игнатия Брянчанинова способна произвести тяжелое впечатление, потому что пос­троена достаточно схематично: есть добродетели, которых у нас нет, есть грехи, которых у нас слишком много, и есть форма, по которой мы исповедуемся. Но есть еще и живой человек, который хочет стать другим, который трепещет Гос­пода и который только-только нащупывает к Нему тропинку. Опоры в Боге у него еще нет, он пришел, чтобы ее найти, и, возможно, не знает, что Господь с любовью смотрит на вся­кого кающегося грешника, приходящего к Нему.

Нет греха непростительного, кроме греха нераскаянного

Если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним.

Быт. 4, 7

Вся жизнь человека сопряжена с грехом. Это страшно, но не безысходно. Действительно, наша жизнь есть непре­станный грех перед Богом, но так ли на нас смотрит Господь, как об этом говорят авторы книг об исповеди, где всякая мысль, всякое пожелание представлены, как греховные?

У многих людей (да и у меня самого так было) после первой исповеди остается очень тяжелое чувство: «Как же теперь жить, куда идти? Вот я приду домой, а отношения там сплошь греховные... На работе - то же самое... Ведь так быстро жизнь нельзя изменить. Что же делать? Нельзя же после исповеди сразу пойти в монастырь... Начать мо­литься? А я и молитв никаких не знаю... Любить Бога? А я любить не умею...»

Это серьезная проблема и большое препятствие для при­ходящего на исповедь человека. Испугавшись греха, люди теряют вкус к жизни и воспринимают ее, как необходимость спрятаться от греха, от любой ситуации, где можно каким-то образом согрешить, а в конце концов - спрятаться от са­мой жизни.

Из таких людей собираются целые сообщества христиан, которые боятся жить. Не грешить, а именно жить. Чувствуя свою постоянную зависимость от греха, они боятся делать любое дело, потому что за него придется отвечать. Испу­ганный человек ни на что не способен, не способен он стать и членом Церкви, потому что не может выполнить никакого послушания. А вдруг не выполнит и согрешит? Лучше не делать. Одна женщина на мой вопрос: «Что же ты не по­молишься за такого-то?» - ответила: «Как же я за него буду молиться? Начну молиться - пойдут искушения. Искушения пойдут, я их не выдержу, согрешу. Я не могу молиться за та­кого человека».

И многое другое люди не делают из страха согрешить. Есть даже известная поговорка «побольше поспишь, помень­ше согрешишь». Эти люди представляют в Церкви достаточ­но большую массу аморфных, испуганных и забитых при­хожан. В нашем поколении таких очень много, иногда они производят впечатление умопомраченных, потому что их боязнь жизни сопряжена с различными фобиями. Боящий­ся жизни начинает бояться людей, ему кажется, что все вок­руг него злые, не так на него смотрят, чего-то от него хотят, а оставшись в вакууме, он становится агрессивным. Это несчастные люди, которые были напуганы неправильным отношением к исповеди и ко греху. Человек, который любит Бога, не может жить с таким сознанием, потому что любовь изгоняет страх (1 Ин. 4, 18).

Если в бездействии нет возможности согрешить, то нет и возможности принести какие-то плоды для Бога.

И когда снова падешь, снова кайся

И когда снова ошибешься и па­дешь, снова кайся. Не отчаивай­ся, найди в себе отвагу и надежду. Говори: «Прости меня, Христе мой, снова каюсь!» Не говори: «Мне уготован гнев Божий». Не грех ли? Человецы есмы.

Старец Иосиф Афонский

В притче о талантах (см.: Мф. 25, 14-30) господин раздает своим рабам таланты, кому - пять, кому - два, кому - один, каждому по силе его, и просит употребить их в дело. Говоря проще, нашим языком, это некая финансовая сделка, может быть, банковская операция, в которой человек должен вло­жить деньги и получить на них банковский процент. Опера­ция эта достаточно рискованная: вложишь не туда - и тебя обманут. Можно все деньги потерять, но ведь можно и что-то приобрести, если поступить правильно.

Раздавая деньги своим рабам, господин понимает, что рискует. Определенная доля риска заложена во всякой финансовой операции. Вложенные средства могут принести прибыль, но могут быть и убытки. В притче не говорится прямо, но можно понять, что господин дает своим рабам право ошибиться, потерять эти деньги. Но он не дает им одного единственного права - эти деньги зарыть.

Господин! Я знал тебя, что ты человек жестокий, жнешь, где не сеял, и собираешь, где не рассыпал (Мф. 25, 24), - гово­рит господину раб. Вот сознание людей, которые боятся жить и поступать по-христиански. «Как же я возьмусь это дело делать, если за него придется отвечать на Страшном Суде! Как же я буду помогать близким или молиться за них... Как же я возьму на себя труд ухаживать за старушкой, а если я не смогу? Если не потяну? Как же потом отвечать перед Господом? Да я лучше вообще ничего делать не буду!»

Но разве Господь человек жестокий? Отвечая на это, Господь говорит: «Вот только за то, что ты испугался жить, не захотел даже попробовать что-то сделать, испугался, вот за это Я тебя буду судить, раб ленивый и лукавый, а не за то, что ты потерял бы эти деньги, что ты мог бы их не сохранить».

С нами чаще всего так и бывает: Господь нам дает та­ланты, а мы их не сохраняем. Таинство исповеди как раз имеет своей целью примирение с Господом человека, кото­рый не сохранил свои таланты - не зарыл, а именно не со­хранил. Ему дана была возможность их употребить, но он не смог этого сделать по своей глупости, по своей неловкос­ти, по своему неумению, по своему легкомыслию, по какой угодно причине, просто по своей греховности. Он их рас­терял, но он их не зарыл. И поэтому он имеет возможность примириться с Богом через исповедь.

Но для человека, который зарыл свои таланты, исповедь как Таинство может не состояться, потому что он перед Бо­гом как бы ни в чем не виноват. Внутренний протест против Бога, как против человека жестокого, которого боишься, ко­торого трепещешь только потому, что тебе придется отвечать за свои ошибки, не дает человеку возможности исповедовать свои грехи, даже если он часто приходит на исповедь.

Но вспомним, что говорит Господь Каину перед тем, как тот готовится убить Авеля. Он говорит: У дверей грех лежит; он вле­чет тебя к себе, но ты господствуй над ним (Быт. 4, 7).

Грех не должен над вами господствовать

(Рим. 6, 14)

Смерть и время царят на земле, Ты владыками их не зови. Все, кружась, исчезает во мгле. Негасимо лишь Солнце любви.

В. Соловьев

Когда Святая Троица творит свободного человека, из этого неизбежно вытекает возможность греха. Господь знает о Своем крестном подвиге, и он мыслится именно как дарование свободы и искупление Богом человека. Если человек не искупается Богом, то отвечает за свои поступки по закону. Но Господь изначально приносит Себя в жертву за наш грех, и это позволяет нам поступать так, как мы ре­шаем в данный момент. Господь дает нам свободу, а свобода, данная человеку, предполагает ошибки.

Свобода слишком великий дар, его нельзя зарывать. Она делает человека богоподобным. Она дает ему возможность бороться с грехом и приступать к Таинству покаяния.

Осознать рабство, почувствовать в грехе свою несвободу мо­жет только свободный человек. Грех тем и характерен, что он де­лает человека рабом, а обладающий рабским сознанием, рабо­лепствующий, живущий в постоянном страхе и унынии человек не может бороться с грехом. Он будет только бегать от греха, как от бешеной собаки, но грех всегда будет настигать его в ка­ком-то другом месте, как об этом написано у Пушкина:

Напрасно я бегу к сионским высотам.

Грех алчный гонится за мною по пятам.

Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,

Голодный лев следит оленя бег пахучий.

Кто кем владеет? Кто кому хозяин? Если, действительно, грех властвует над нами и мы боимся его, как нашего госпо­дина, а себя признаем его рабами, то мы никогда не станем рабами Божиими, грех не даст нам возможности дышать, жить, он нас запугает, как злая собака пугает маленького ребенка, так что он боится выходить из дома. Но мы можем властвовать над грехом.

Одно из тяжелых состояний, которое человек выносит из своей исповеди и духовной жизни - боязнь быть вино­ватым. Самая главная свобода христианина в том, чтобы не бояться быть виноватым перед Богом. Будьте как дети, говорит Господь (см.: Мф. 18, 3). Дети не думают, что они бо­ятся быть виноватыми перед родителями, хотя часто бывают виноваты перед ними. Но они знают, что вина их, какая бы она ни была, все равно будет прощена: дети есть дети, роди­тели есть родители. И поэтому дети не боятся жить. Конеч­но, можно запугать ребенка до такой степени, что он будет бояться своих родителей, но любить их он не будет.

Можно бояться Бога, как забитые дети боятся своих жестоких родителей, но это совершенно не спасительно и убийственно для человека. Жить надо безбоязненно, по­тому что Господь дает нам некую фору. Он прекрасно знает, что мы не можем не грешить, что по своей падшести мы обя­зательно согрешим в том или в другом. Но Он нас любит не за то, что мы праведные, а за то, что мы есть.

Ненавидь грех и люби грешника

Злословить - значит сказать о ком-либо: такой-то солгал, или сблудил, или погневался... А осуждать - значит сказать: та­кой-то лгун, блудник, гневлив. Вот такой осудил самое расположение души его, произнес приговор о всей жизни его...

Авва Дорофей

Как часто, глядя на наших ближних, мы думаем, что их греховные поступки и есть сам человек. Но святые отцы учат, что нельзя отождествлять человека с грехом. И Евангелие дает нам удивительный образ того, как Гос­подь смотрит на человека и как нам надо научиться смот­реть на ближнего.

В каждом человеке есть свой Иоанн Креститель - это голос его совести, глас Божий, всегда обличающий нашего внутреннего Ирода, который пытается жить против за­кона Божия. В Евангелии рассказывается, как Ирод поса­дил Иоанна в темницу, но тем не менее приходил к нему и многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его (Мк. 6, 20). Удивительно это... Ведь Иоанн Крести­тель обличал Ирода достаточно грозно. Читая Еванге­лие, мы слышим, как он называл фарисеев, приходящих креститься на Иордан, порождениями ехиднины, то есть змеиным отродьем (см.: Мф. 3, 7). Примерно так же мог он разговаривать и с Иродом. Представим только, станут ли нас слушать люди, если мы попытаемся говорить с ни­ми в такой манере, особенно если они имеют возможность не слушать нас, а посадить в темницу. Но здесь все выхо­дит совсем по-другому.

Ирод - это сын того самого Ирода Великого, который убил Захарию, отца Иоанна Крестителя. Сам Ирод, может быть, этого и не знал, но Иоанн Креститель прекрасно знал, что по­садивший его в темницу - сын убийцы его отца. Как должен был говорить Иоанн Креститель с Иродом, чтобы тот с удо­вольствием его слушал? Какие слова говорил пророк этому развратному человеку, живущему в открытом прелюбодея­нии, творящему вокруг себя только зло и беззаконие, что тот его слушал со сладостью и многое делал по слову его? Так мог говорить только человек, который не отождествлял Ирода с его грехом, который несмотря ни на что видел в Ироде бо­гоподобную личность, образ и подобие Божие. Очевидно, что только с любовью к Ироду можно было говорить необид­но обидные вещи, говорить жестокую правду так, чтобы она доставляла человеку сладость, проникала до глубины его сер­дца, действовала на его совесть, чтобы заставляла даже Ирода поступать по слову Божию.

Из Евангелия становится совершенно очевидно, что ес­ли бы Ирод не уступил Иродиаде, поступил бы по совести, по закону Божию, он стал бы совсем другим человеком, может быть, стал бы мучеником за Христа, святым стал бы... Такое преображение могло бы с ним случиться, по­тому что образ Божий, хотя и изуродованный, не теряет­ся и даже такой ужасный человек способен ко спасению, к покаянию и исправлению. Зная это, Иоанн его любил и спасал.

И это должен знать каждый кающийся грешник: он и грех - совсем не одно и то же. Грех может быть так близок к человеку, что уродует его, как кожная болезнь, как про­каза. Человек в этой проказе - как в панцире. Но это не он. Он совсем другой. Грех, действительно, можно стряхнуть с себя в один момент. Так мог бы измениться Ирод, нужен был только решительный шаг ко Христу, и он сразу стал бы другим, Евангелие стало бы другим, мир стал бы дру­гим, все стало бы иным. Но он его не сделал.

Самое главное, что человек должен знать о грехе и зле, что их нет. Одним шагом можно все изменить: и свою жизнь, и жизнь людей вокруг себя. А можно, наоборот, все погубить, как погубил Ирод и себя, и всех вокруг, а по­том погубил и Христа.

Страх греха не спасает от греха, радость о Господе спасает

Он, как видим в Евангелии, никем не гнушался, кто Его ни звал к себе; не возгнушается и нами, яко чело­веколюбец, аще покаянием очис­тим домы наша и со смирением попросим Его.

Свт. Тихон Задонский

Лучшее, что можно прочитать, готовясь к исповеди, это евангельские притчи о грешниках. Мне кажется, они долж­ны предварять любую книгу о покаянии. Самое главное, о чем мы должны помнить, когда готовимся к исповеди, это не списки с перечислением наших грехов, а Евангелие, где говорится о любви Христа ко грешникам, о том, как Он об­личает праведников, как Он пришел грешников спасти, как Он берет заблудшую овцу на Свои плечи. Лик Христа, Который милует грешника, Который грешника любит, Ко­торый не отождествляет грешника и грех, может убедить человека не бояться жить.

Прежде чем человек идет на исповедь, прежде чем ему взять книжечку с перечислением грехов, он должен прочи­тать Евангелие и увидеть, как к Господу приходят грешни­ки: как к Нему приходит блудница и Он ее прощает; как к Нему приходит блудный сын и Он его принимает; как при­ходят прокаженные и Он их очищает; как приходит к Нему множество совершенно разных людей, ужасных, больных и как Он к ним относится, как Он любит этих грешников. Как он с Пилатом разговаривает! Как Он говорит с перво­священниками. С какой любовью Он смотрит на людей, которые Его распинают, плюют в Него, бьют Его по лицу. Если человек это увидит, он не будет бояться жить. Он пой­мет, что Христос эту жизнь дарует любому человеку, самому ужасному и плохому. Он почувствует, что Христос вместе с ним, что Христос побеждает этот грех за него. И вот тогда он уже не захочет жить с грехом.

Мы все равно останемся грешниками, но это нас не бу­дет пугать, потому что мы знаем, что Господь любит греш­ников, Он прощает грешников. Но если мы будем грешить по своей воле, то, значит, мы не читали Евангелие, потому что нельзя совместить жизнь в грехе с жизнью в Боге. Зна­чит, мы будем с грехом бороться.

Кто это поймет, тому не будет страшно жить, но ему будет тяжело оставаться прежним, грех будет ему про­тивен, мерзок. Но бояться его он уже не будет, потому что он может его победить.

Сокровенное мое не таково, как видимое

Увы мне! В каком я стыде! Со­кровенное мое не таково, как ви­димое! Подлинно, у меня только образ благочестия, а не сила его. С каким лицом прииду к Господу Богу, Который знает сокровеннос­ти сердца моего?

Прп. Ефрем Сирин

Пришли два человека в храм помолиться. И один го­ворил: «Господи, благодарю, что я не такой, как прочие», -а второй, не смея возвести глаза к небу: «Боже, милостив буди мне грешному» (см.: Лк. 18, 10-13). И первый ушел осужденным, а второй - оправданным.

Так бывает очень часто. Мы приходим в храм, как мы­тари, а потом почему-то вдруг становимся, как фарисеи. Первый приход человека в храм - решительный, важный... Это приход мытаря, не смевшего возвести глаз к небу. И удивительно, Господь снисходит к такому человеку, воз­носит его, действительно возвышает до Себя только ради этих слов: «Боже, милостив буди мне грешному!» - ради сокрушения сердечного, ради глубокой решимости, невоз­можности быть таким мытарем, нести на себе груз лжи, неправды и развращенности. Невозможно жить с грехом. Грех - это мука. Грех - это ад. И вот когда человек в та­ком состоянии приходит к Богу, Господь видит его, милует его, смиренного, и возносит до Себя. И человек сразу чувс­твует, что изменился, что жизнь его стала сродни свободе, и он не может не говорить Господу: «Господи, благодарю Тебя!» Оглядывается назад, а рядом стоит такой же мытарь, каким был он сам, и вот он уже восклицает: «Благодарю Тебя, что я не такой». Такое бывает. Пришел человек в храм, стоит, молится, красивый, благообразный, с благородными чертами лица, по виду христианин, оборачивается, а рядом стоит панк с оранжевыми волосами, и человек радуется:, «Господи, благодарю Тебя, что я не такой!» Мы выходим в мир, видим, какой он страшный, и благодарим Господа, что мы не такие, как эти, и эти, и эти...

И с этого момента приходится признать, что мы переста­ли двигаться к Богу, потеряли желание Его искать. Именно в этот момент человек становится фарисеем, когда начинает думать, что он все в своей жизни уже нашел и может в этом состоянии спокойно пребывать, любуясь собой, измеряя свою жизнь своими добрым поступками, своим личным благочестием. Заметьте, именно благочестием, именно пра­ведной жизнью, именно добрыми делами, именно милосер­дием, постом и молитвой, именно тем, чем определяется наша христианская жизнь. Ведь, действительно, хороший человек пришел в храм, милосердный постник, подвижник. Пришел, а остался без Бога.

Этот образ и нас заставляет задуматься о том, ради чего мы пришли к Богу? О том, почему мы христианами назы­ваемся? Где наше место рядом с Ним? Почему наша жизнь не меняется, почему мы остановились и никуда не идем? Но то-то и страшно, что то, что дается человеку как путь, становится для него камнем преткновения.

Когда этот путь уже никуда не ведет, когда этот путь является остановкой и определяется не Богом, а самим собой, оказывается, что человек дошел просто до само­го себя. Он собой доволен, он собой удовлетворен, ему больше ничего не надо и некуда больше идти. Страшное фарисейство настигает нас совершенно незаметно для нас самих, когда мы полны желания жить благочестиво, жить в Боге, потому что нам кажется, что все, что мы делали, мы делали для Бога.

А Богу этого не надо. Ему не нужны наши дела. Ему не нужны хорошие поступки, делающие нас фарисеями.

Жизнь христианская - это беспрестанный и бесконеч­ный путь к Богу, когда человек ищет Бога, когда ему без Бога плохо, когда он постоянно ощущает свое сиротство, свое не­совершенство, действительно находится в состоянии покая­ния и постоянного изменения самого себя. И только это со­стояние глубочайшего сокрушения перед Господом действи­тельно делает нас способными к Нему приобщиться. Только в этом состоянии Господь доводит человека до Себя.

Поэтому мы не боимся быть грешниками. Мы знаем, что мы грешники, нам от этого горько, но нам и радостно, потому что Господь ради грешников в мир пришел, чтобы их спасти. Праведникам не нужен Христос, им и без Него хорошо. А грешникам без Христа деваться некуда.

До самого последнего дня мы будем говорить, что мы грешны, потому что, пока мы это говорим, Господь нас будет миловать, будет нам прощать и будет нас любить. Как только мы скажем: «Наконец-то, мы праведники! Бла­годарим Тебя, Господи, что мы не такие, как прочие человеки!» - как только мы это скажем - все, мы тем самым отвернемся от Бога.

Мало сказать: «Я грешен»

Разве так должно исповедовать­ся? Мало прийти и сказать: «Я грешен», - надо сознать отдельно каждое свое противозаконное действие, или слово, или мысль, сознать греховность этого, со­жалеть искренно и, раскаявшись нелицемерно, сказать священни­ку; и тогда лишь отпущенный грех - развязан.

Архиепископ Иоанн (Шаховской)

Исповедь существует в тех условиях, в каких существует Церковь, и развивается вместе с церковным сознанием. Во многих местах, в том числе и во многих храмах Москвы, до сих пор существует практика общей исповеди, хотя об этом очень много говорится и даже Патриарх выступает против подобной формы исповеди.

Для истории Церкви общая исповедь - явление неизвес­тное. Она вошла в церковный обиход и даже в церковную традицию как традиция ложная: как существует, напри­мер, ложная традиция редко причащаться, так существует и ложная традиция общей исповеди.

Говоря об общей исповеди, мы вспоминаем наши мно­голюдные храмы в тот период, когда не хватало ни храмов, ни священников. В большие праздники в церковь приходи­ло так много людей, что невозможно было успеть всех поисповедовать, и совершалось некое действие, которое стали называть общей исповедью. Обычно выходил священник в епитрахили с крестом, с Евангелием и ко всем людям, ко­торые пришли в храм, чтобы причаститься святых Христо­вых Тайн, обращался с проповедью, касающейся Таинства покаяния. Он рассказывал людям о том, что такое исповедь, какие люди грешные, о том, что всем надо каяться, потому что без покаяния никто не может спастись и войти в Царс­твие Небесное, а потом говорил такие слова: «Сейчас я вам буду перечислять грехи, а вы все внутри себя кайтесь в них и говорите „грешен" или „грешна"». И священник начинал читать длинный-длинный список грехов, начиная от первой заповеди и кончая последней. И все люди повторяли вслед за священником слова покаяния в перечисленных грехах. После этого священник покрывал всех епитрахилью, люди целовали крест и Евангелие и шли причащаться.

Такую форму исповеди приписывают святому праведно­му Иоанну Кронштадтскому, называя его родоначальником общей исповеди. Действительно, святой праведный Иоанн Кронштадтский своей пламенной проповедью побуждал людей к покаянию. К нему на службу в кронштадтский Андреевский собор собиралось по пять-семь тысяч человек, в храме страшно было находиться - так глубоко в душу проникало его слово, настолько реальным становилось раскаяние. В этот момент люди не могли сдержать своих чувств, они вставали на колени, громко выкрикивали свои грехи, плакали и умо­ляли Бога о пощаде. Даже местные воры пользовались этим и во время общей исповеди проникали в собор, чтобы срезать кошельки у людей, которые ничего не замечали вокруг. Это совершенно не было похоже на то, что под видом Таинства общей исповеди происходит в наших храмах. Исповедь про­должалась несколько часов. Совершалось настоящее покая­ние, человеческие души очищались от греха, и жизнь людей изменялась, они чувствовали присутствие святого, и его лич­ная святость передавалась всем окружающим. После этого они причащались из его рук. На такое был способен только святой праведный Иоанн Кронштадтский.

Позднее общая исповедь проводилась в наших храмах во времена гонений и войны. Очень многие священники на­ходились в лагерях, и чтобы добраться до действующих храмов, которые были в основном маленькими, кладбищенски­ми, людям приходилось преодолевать огромные расстояния. Попасть на службу они могли, может быть, только несколько раз в год, скажем, на Крещение или на Пасху. И вот они соби­рались в храме, а там один старенький священник, который только что вышел из лагерей, который едва стоял ногах и был не в силах исповедовать большое количество людей. И тогда стали прибегать к общим исповедям. Это было тяжелое время гонения на Церковь, и люди, которые жили тогда со Христом, конечно, переживали исповедь немного иначе, чем переживаем ее сейчас мы с вами. Подобная практика имела свое оправда­ние в те годы.

После войны храмы стали открываться, но священства было очень мало. Об этом сейчас почти никто не говорит, эта страничка почему-то закрыта для тех, кто описывает жизнь Церкви, а ведь очень много священников, которые служили после войны, были обновленцами. Церковь, по милосердию своему, приняла их после принесения покаяния и клятвы верности Церкви, часто формальных, и они относились к Ус­таву и Таинствам Церкви крайне небрежно. Уполномочен­ным по делам религии это было очень выгодно.

А затем наступил период новых гонений на Церковь, когда Хрущев похвастался, что скоро покажет по телевизору последнего попа. Некоторые из обновленцев-священников публично отрекались от веры. Огромное количество хра­мов, открытых после войны, было закрыто и разрушено. Мне рассказывал мой духовник, как он служил в молодости алтарником в одном московском храме, очень богатом в те времена, который никогда не закрывался и где священни­ком был бывший обновленец. Совершив Евхаристию, он не потреблял Святые Дары, а выливал их в умывальник. Много таких рассказов я знаю, например, про батюшку, который любил в алтаре пить чай и есть пирожки с мясом.

Из-за такого ложного, равнодушного отношения к вере укоренилась и общая исповедь. Приходили люди в храмы, которых было мало, а их там никто не слушал, священник бормотал слова общей исповеди, накрывал кающихся епит­рахилью, и люди шли к Чаше. Так традиция Причастия пос­ле общей исповеди была заложена священниками - бывши­ми обновленцами, которые после войны нанесли серьезный урон церковному благочестию и вообще жизни Церкви.

Мое глубокое убеждение, что общая исповедь не являет­ся Таинством. Если кто-то и получает отпущение и разреше­ние грехов, то такое покаяние ничем не отличается от того, которое человек приносит Богу наедине, келейно.

Мы говорили, что в исповеди как Таинстве важно не только покаяние человека перед Богом, но и свидетельство Церкви о его покаянии, поэтому разрешительные молитвы и покрывание епитрахилью при общей исповеди не имеют никакого сакрального значения. О чем же ты, священник, будешь с епитрахилью свидетельствовать, если не знаешь этих людей: ни глубины их покаяния, ни грехов, ни духовной жизни, ни плодов? Поэтому тут нет исповеди, Таинства нет. Есть призыв к самоукорению, есть призыв к тому, чтобы че­ловек видел свои грехи, даже есть призыв к покаянию, а вот свидетельства покаяния здесь нет. Священник не может сви­детельствовать за этих людей перед Богом, от имени Бога про­стить и разрешить их грехи, потому что не знает, кто к нему подходит, с каким грехом, что на душе у этого человека. Ко­нечно, иногда священник говорит: «Те из вас, кто совершали убийства, прелюбодеяния и аборты, к Причастию не подхо­дите, а найдите отдельно время покаяться». Но ведь не толь­ко это может отлучить человека от общения с Богом. А если человек не примерен? Есть такие вещи, которые необходимо высказать, а священнику выслушать и дать им определенную оценку, иначе в этой исповеди вообще нет смысла.

Если уж допускаешь человека до Причастия, не выслу­шав, так допускай по мере совести каждого. Скажи: «Вы можете причащаться сегодня, но исповеди не было. Если вы с сокрушенным сердцем приступаете ко Причастию, и ваша совесть не обличает вас, причащайтесь». Но не надо фор­мальной исповеди.

Общая исповедь искажает духовную жизнь людей, при­учает их к формализму, не дает возможности покаяться. Подходит человек на исповедь и говорит: «Во всем грешен». А когда спрашиваешь: «В чем?» - оказывается, он и сам не знает. Мне приходилось служить в провинциальных хра­мах, где люди всю жизнь ходили в церковь, но бывали только на общих исповедях, и оказывается, что им нечего сказать о себе: они не знают своих грехов, никогда в себя не загляды­вали и просто ждут, что священник им что-то скажет, а они радостно ответят: «Грешен». Прожили люди всю жизнь, хо­дили в церковь и так ни разу и не покаялись...

Не разрешительной молитвой прощаются грехи. Кто-то из святых говорил, что бывает так: священник читает молитву «Прощаю и разрешаю...», а Христос, Который неви­димо стоит, приемля исповедание, говорит: «А Я не прощаю и не разрешаю».

•   •   •

Исповедоваться лучше гласно. Для самого человека по­лезнее вслух произносить свои грехи, словесно отказывать­ся от них. Хотя Таинство все-таки зависит от внутреннего состояния человека.

Можно просто подать записку и по внутреннему свое­му состоянию быть в этот момент совершенно адекватным написанным словам.

А некоторые исповеди необходимо записать подробно. Например, подготовка к генеральной исповеди требует очень внимательной проверки своей совести. Надо помолиться, со­средоточиться, вспомнить всю свою жизнь и провести доста­точно долгое время в размышлениях над самим собой. В этом трудном деле именно письменная исповедь помогает докопать­ся до причины греха и описать правильно, может быть, даже кратко, для самого себя, свое состояние. Это приводит человека в очень правильное внутреннее духовное расположение. Письменные исповеди могут быть уместны и даже по­лезны для человека, который только-только начинает свой покаянный путь, когда есть желание ничего не забыть, - не­обходим план построения своей исповеди. А некоторые гре­хи просто тяжело высказывать вслух священнику, особенно для начинающего.

Иногда духовники просят записывать очень подроб­но в течение дня свои состояния, а потом приносить их на исповедь. Но это больше связано с монастырской ис­поведью, с откровением помыслов послушника своему духовнику.

Но когда письменную исповедь составляют люди, кото­рые давно и часто исповедуются, это может стать серьезным препятствием для полноценной исповеди. Человек привыч­но заполняет бумажку перечислением своих повседневных грехов, как квитанцию в химчистку, и в этом действии уже есть что-то не внутреннее, но внешнее.

Священнику это бывает удобно, особенно при большом количестве исповедующихся, когда к нему стоит длинная очередь и нет возможности поговорить с каждым чело­веком. Конечно, легко взять в руки бумажку, пробежать ее глазами и, разорвав, прочитать разрешительную мо­литву, оставляя само таинство встречи с Богом и сердеч­ное покаяние на совести кающегося. Но понятно ли ему, что происходит с человеком? Ведь в конце концов это очень часто приводит к привычке исповедоваться формально, чего быть ни в коем случае не должно. Поэтому для чело­века, который уже достаточно воцерковился и часто испо­ведуется, конечно, лучше не писать, а рассказывать о себе священнику. В рассказе о себе всегда присутствует живое участие совести, желание высказаться и что-то изменить в своей жизни. И конечно, когда священник слышит живое слово покаяния, его сердце молитвенно отзывается на это слово. В этот момент он чувствует душу кающегося и мо­жет помочь и советом, и молитвой.

Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю.

(Рим. 7, 19-20)

Как ребенок, непрестанно касаю­щийся огня и плачущий, человечес­тво непрестанно касается огня греха и похоти, и плачет, и стра­дает, но снова и снова касается... не понимая своего состояния ду­ховной детскости...

Архиепископ Иоанн (Шаховской)

Грех - это болезнь. А исповедь - не всегда моментальное выздоровление.

Если из человека грех по-настоящему изживается, то после исповеди мы настолько сильно чувствуем ненависть к нему, что сам помысел об этом грехе вызывает внутрен­нюю брань против него. Это означает, что человек чист от греха и свободен. А бывает (правда, исключительно редко), что глубокое сердечное покаяние не дает греху даже возможности к нам приблизиться. Всякое прибли­жение помысла этого греха вызывает у нас желание всеми силами души ему сопротивляться. Но вообще грех, осо­бенно мелкий, - это хроническое состояние человечес­кой души. Очень досадно и горько это сознавать, но это действительно так.

После тяжелой болезни человек обычно еще долго бывает слаб, например, после перелома долго не может твердо держаться на ногах, ходит, опираясь на палочку. Так и после исповеди: грех может быть прощен, но чтобы научиться жить без греха, помнить о нем и страшиться согрешить, Господь иногда оставляет в человеке чувство боли и несвободы, которое уберегает нас от дальнейших ошибок, чтобы мы не переставали себя укорять и чувс­твовали, насколько страшен грех, как тяжело и даже не­возможно с ним жить. Досада, смущение и боль могут оставаться в душе еще очень долгое время. Человек скор­бит, мучается немножко, на сердце бывает тяжесть, но эта тяжесть и скорбь предохраняют его от будущих ошибок. Хотя, к сожалению, не всегда.

Есть много таких грехов, в которых человеку прихо­дится каяться постоянно, особенно связанных с нашей гор­дыней, обидчивостью, уязвленным самолюбием. Ты вроде и покаялся, что обиду простить не можешь, и очень хочешь из своего сердца это изжить, как-то по-настоящему исце­литься, но сразу не получается.

Часто люди говорят в смущении: «Ну, зачем я буду при­ходить на исповедь с одним и тем же грехом?» А на самом деле если человек духовно с напряжением живет и трудится над собой, если он прилагает много сил, а грех в нем остает­ся, то это уже не тот грех. Наше покаяние постепенно лишает грех власти над нами.

Мы снова и снова каемся в уже исповеданном грехе, но каждый раз мы делаем это, находясь уже на другом уровне: мы осознали свой грех иначе, увидели его с дру­гой стороны, он имеет, может быть, то же название, но это уже совершенно другой грех. Ведь грех много­слоен. В нем много поверхностных и глубинных уровней, и человек часто то одну шкурку снимет, то другую, пока дойдет до самой сердцевины. Может быть, вся жизнь на это и уйдет.

Кажется, что мы ходим по кругу, но это более походит на восхождение по серпантину на вершину горы. Наше движение - это не круг, а спираль духовного восхожде­ния. Главное — не останавливаться, а всегда идти вперед, не просто признавая грех хронической болезнью (я в ней пребываю, свыкся с ней, приблизительно знаю, как ее переживать, но лечиться не буду, так как считаю, что это бесполезно и бессмысленно, - думать так неправильно), а помнить о том, что все болезни даются человеку Господом для исцеления, даже неизлечимые.

Грехи прощены, когда истребляется и расположение к ним

Доказательством того, что они (грехи) прощены, служит то, что из наших сердец истребляется и расположение к ним.

Прп. Иоанн Кассиан Римлянин

На исповеди каждое наше согрешение должно пере­живаться, как отлучение от Бога, иначе исповедь лишается смысла, превращаясь в сеанс психотерапии, эдакую духов­ную химчистку, в которую человек сдает грязную одежду своей души, а получает кз которой чистую. Человек просит у Бога прощения и рассчитывает, что Бог обязательно про­стит, - это как бы вменяется Ему в обязанность. А исповедь объявляется Таинством, в котором хочешь или не хочешь, но тебе грехи обязательно отпустят, раз Таинство, значит оно непреложно в своем действии...

Конечно же, всякий раз на исповеди прощаются гре­хи, но это не значит, чтс человек становится свободным от греха. Ведь Господь прощает, а человек не становится свободным, потому что сам не хочет освободиться до кон­ца, не хочет приложить усилие для того, чтобы с этим гре­хом бороться.

Исповедь облегчает жизнь человека, и он очень легко может вернуться к своим страстям. Стало легко, он опять получил помощь, и быстро забыл о той милости, которую ему оказал Господь, и по забвению легко возвращается к пре­жнему. Но все же надо очень хорошо понимать, что за фор­мой «прощаю и разрешаю» может быть полное непроще­ние и неразрешение. Бывают такие грехи, такие состояния, что если духовник их внимательно рассматривает, он мо­жет и не прочесть над человеком разрешительной молитвы до тех пор, пока тот не исправит себя, пока не принесет пло­дов покаяния. Недопущение человека до Причастия - это и есть его непрощение. Пока человек отлучен от Церкви, он вне Бога, грех остается, он еще не искуплен, человек еще не сделал ничего, чтобы его разрешить.

Можно считать, что исповедь, которая не приносит ни­каких плодов покаяния, и не совершалась. При этом дело совсем не в том, как человек себя на исповеди обнажает, как может описать свой грех. Разные состояния свойственны человеческой душе: иногда необходимость открывать себя до конца причиняет боль, а иногда удовольствие. Разные бывают люди. Некоторые могут скрывать в себе какие-то наклонности и свой грех предстазлять менее страшным, но есть такое свойство человеческой гордыни и самолюбова­ния, когда человек готов себя достаточно сильно на исповеди обнажить. Если идешь на исповедь, ожидая формального прощения греха только из-за того, что способен назвать этот грех по имени, определить его досгаточно серьезно, в неко­тором смысле себя уничижив даже, но знаешь, что грех тебе еще сладок, что грех тебе еще мил, ^то тыне хочешь до конца от него отказаться, то этот грех остается с тобой. И знаком непрощения является то, что ты снова в этот грех впадаешь, остаешься с тем, с чем был.

Покаяние измеряется плодами, и истинное духовное покаяние - это изменение жизни. Как его достигнуть? Только решимостью борьбы с грехом. Человек видит в себе и по-настоящему переживает те грехи, с которы­ми он имеет силы справиться, какими бы большими они ему не казались. Иногда грех, как Голиаф, предстает перед нами, но мы, подобно Давиду, должны его победить. То, что мы сами в себе видим в результате помощи духовника, или как озарение нашей совести, или как обличение наши­ми ближними, все, что дается нашим живым опытом, - эхо видение того, что у нас есть силы бороться с этими гре­хами. И если мы с ними не боремся, то ответственность за это целиком ложится на нас.

В притче о двух должниках господин простил челове­ка, отпустил, а он тут же начал требовать долг со своего должника, при первой же возможности проявил себя та­ким же, каким был до прощения (см.: Мф. 18). Вот пример того, что человек прощен, но не исцелен, и снова посажен в темницу. Конечно, грех прощается человеку на испове­ди. Не надо думать, что существует небесная бухгалтерия, которая тщательно подсчитывает все человеческие гре­хопадения. Но результатом прощения греха может быть только изменившаяся жизнь, и если этого не происходит, человеку приходится нести на себе последствия этого про­щения, которое дается только вместе с очень серьезной ответственностью. Ты получил прощение и не изменил свою жизнь - и тогда приходишь на суд, где тебе говорят, как тому должнику: Не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки (Лк. 12, 59).

А бывает так, что человек прощен и исцелен. Это озна­чает, что покаяние совершилось во всей полноте и прежнего греха с ним случиться уже не может, потому что он принес плоды покаяния.